Институциональные изменения способов хозяйствования в ситуации аномии

Социально-экономические трансформации в российском обществе привели к изменениям в системе ценностно-нормативного регулирования социального поведения. В ценностном плане это изменение, прежде всего, связано с разрывом связей между трудом и удовлетворением потребностей.
Если в планово-административной патерналистской модели экономики удовлетворение потребностей человека было тесно связано с его трудом, то при переходе к либеральной модели экономики произошло отделение удовлетворения потребностей от трудовой деятельности, что нашло свое крайнее выражение в муниципализации объектов социальной инфраструктуры, их снятия с баланса предприятий, на которых они удовлетворяли связанные с трудом на предприятии потребности работников, и передаче их на баланс муниципалитетов.
В нормативном регулировании коренные изменения были заложены тридцать лет назад принятием законов «Об индивидуальной трудовой деятельности» и «О собственности в СССР», что означало переход к ведению хозяйственной деятельности на основе личной инициативы (предпринимательство). Однако не существовало ни законодательных, ни этических норм, которыми предприниматели могли бы руководствоваться в своей деятельности. Советская нормативная культура не могла регулировать отношения в бизнесе, так как была основана на других принципах функционирования экономики. Естественно, что принятие новых законов только заложило основы новой нормативной культуры хозяйствования. Реально же общество оказалось в ситуации аномии, при которой значительная часть населения сохраняет стереотипы нормативных представлений прежней культуры, считая некоторые способы хозяйствования, получения доходов, приобретения капитала мошенническими, асоциальными, девиантными, однако критериев отнесения такой деятельности к преступной не выработано.
Парадокс состоит в том, что не только граждане, но и государственные органы не имеют единой точки зрения на девиацию в экономике. Более того, многие девиантные проявления воспринимаются как теневая норма поведения (откат, теневой механизм инвестирования и т.д.) [3].
В результате значительная часть преступлений в экономической сфере остаются латентными. Обвинения в мошенничестве, растрате, коммерческом подкупе и т.д. политики и бизнесмены используют как средство борьбы с конкурентами, в геометрической прогрессии растет преступность, а также коррупция среди чиновников, которые манипулируют отсутствием устоявшихся критериев отнесения деятельности к преступной.
В условиях трансформации сложно дать четкое разделение между нормой и девиацией в деятельности предпринимателей, а также государственных служащих, так как не выявлен генезис, факторы, формы и аспекты девиантого экономического поведения в современной России. Не выделены критерии отнесения деятельности предпринимателей и чиновников к девиантной, этапы и признаки такой деятельности. Уголовно-правовая трактовка девиации в экономике не дает никаких методических и методологических основ для анализа такого поведения.
Данной позиции придерживаются в настоящее время многие ученые, исследующие экономическую преступность. Так, В.В. Колесников указывает, что «в социокриминологическом анализе экономическую преступность, преступность в сфере экономической деятельности неправомерно сводить к простому множеству деликтов в сфере бизнеса, некой элементарной сумме отдельных элементов, из которых состоит целое. Она представляет собой сложное специфическое системно-структурное образование с многообразными взаимосвязями разных преступлений, видов преступности и самих деликвентов; является образованием, имеющим тесную взаимообусловленность с особенностями социальной среды, со спецификой существующих экономических и социально-политических условий и отношений и т.д.» [2].
В современном обществе отсутствует само понимание природы девиантности (deviantness) как таковой, ее границ в условиях отсутствия, нестабильности и конфликта норм:
- не определены границы допустимых девиантных проявлений при сохранении социума в таких условиях;
- не выделены социальные категории, имеющие при прочих равных условиях неодинаковые границы допустимой девиации.
При размытости, отсутствии и конфликте норм, не сложившихся в культуре и отсутствии идеологии государство не может проводить самобытную политику, так как аппарат государства, являющийся бюрократическим образованием, оказывается деидеологизированным и начинает работать сам на себя. В этих условиях право не в состоянии ограничивать девиантные проявления, и размываются сами границы девиантных проявлений.
В ситуации аномии, в которой размытые социальные нормы утратили четкие границы, для общества и индивида оказалось затруднительным определить допустимость вариантов девиантного поведения [1]. Смена ролей в обществе опиралась на перераспределение ответственности за результаты деятельности, прежде всего в связи с необходимостью покрывать расходы бюджета советской экономики в условиях падения мировых цен на энергоносители. Для решения этой проблемы были предприняты попытки ввести «материальную мотивацию», т.е. увязать доход советских граждан с результатами их труда, однако эта идея натолкнулась на сформировавшиеся социальные нормы, которые отражали негативные эффекты патернализма (коллективная безответственность, недоверие к управляющей системе, нежелание вкладывать трудовые усилия в связи с отсутствием веры в следующее за трудом вознаграждение и т.п.). Политические попытки предложить гражданам самостоятельно решать свои проблемы вошли в противоречие со сложившимися поведенческими моделями, свойственными уравнительному потреблению.
В результате предоставления новых возможностей экономической деятельности население разделилось на 3 неравные категории:
1) наибольшая часть населения не имела опыта владения собственностью в условиях рыночных отношений и удовлетворяла потребности на основе ценностных ориентаций и социальных установок уравнительного потребления, в основание чего положена лояльность по отношению к руководству.